— По-моему, раньше спальня была не тут, — заметил комиссар Вийк. — Эта комната слишком мала для двоих.
Полли показала на соседнюю комнату.
— Да, при жизни дяди спальня находилась там. Но, когда Альберта осталась одна, в той спальне ей было не по себе. Поэтому мы убрали кровати и сделали там комнату для музыкальных занятий, а спать Альберта решила здесь. Эта комната казалась ей самой уютной. Здесь не слышно завывания ветра с озера, а уличный шум ей не мешал.
Такие детали, как темно-зеленый ковер во всю комнату, цветастые обои и покрывало с таким же узором, не интересовали комиссара. Зато он сразу отметил, что роковая печь находится далеко от изголовья кровати.
Круглая изразцовая печь с бледно-зеленым растительным орнаментом и блестящими латунными дверцами стояла в углу, напротив постели. До нее ничего не стоило добраться и из соседней комнаты, и из коридора. От двери до шнурка печной вьюшки было меньше двух метров.
— Дверь, разумеется, была закрыта, — сказала Полли.
— Почему «разумеется»? Ведь Альберта была одна в доме.
— Ну и что? Она часто говорила: пойду и закроюсь в своей теплой берлоге.
— У Альберты был хороший слух? — спросил комиссар.
— Да, — мрачно ответила Полли, — слух у нее был хороший. И спала она очень чутко. Если б кто вошел ночью в ее спальню, она бы обязательно проснулась.
— У кого были ключи от виллы?
— У меня и у твоей матери. Но ключи тут ни при чем. В доме три входные двери. И Альберта обычно забывала проверить, все ли они заперты. Она вообще была довольно небрежна.
— Например, с печкой.
— Да, — призналась Полли. — Я знаю, что медицинская экспертиза не обнаружила ничего подозрительного и полиция расценила это как несчастный случай. Наверно, только я по глупости продолжаю сомневаться. Сама Альберта не одобрила бы такого переполоха вокруг ее смерти. Умерла она дома, на вилле, как и все. А она только об этом и мечтала.
— Как и все? — удивленно переспросил комиссар. — Кто «все»?
— Те, кто жил здесь раньше. Еще до того, как дом достался Альберте и она выкрасила его в розовый цвет. Например, судья…
— Рикардсон?
— Да. Он упал в холле и был найден уже мертвым. Потом его жена заболела какой-то таинственной лихорадкой и скоропостижно умерла, ее даже в больницу не успели отправить. И дядя Франс Эрик недолго мучился, тоже обошлось без «скорой помощи», капельниц и кислорода. Альберта надеялась, что и ее ждет легкая смерть.
— Так и случилось, — сказал комиссар Вийк. — Она просто уснула, не испытав ни страха смерти, ни страданий. Если не всплывут новые обстоятельства, можно утешаться хотя бы этим.
Они спустились вниз. С улицы донесся пронзительный голос пасторши, и комиссар малодушно взмолился, чтобы Полли выпустила его через черный ход.
— Спасибо, — тихо сказала она ему с крыльца. — Спасибо за поездку и за человеческий разговор. Я понимаю, почему Камилла не жалеет о гастролях.
Из всей беседы с Полли комиссара особенно поразили эти слова.
Полли сразу поняла, что настроение изменилось к лучшему, когда, появившись в кухне, Лиселотт Люнден возвестила:
— Пора ужинать. Как думаешь, найдем мы здесь что-нибудь съедобное?
Холодильник и морозильник, фанерованные под дерево, были куда изысканнее и полнее, чем в пасторской усадьбе. Лиселотт достала яйца, замороженные котлеты, консервированные грибы, банки с омарами и спаржей.
— Сделаем омлет, — решила Лиселотт, заворачивая белые манжеты. — Может, даже два разных омлета.
— Давай я приготовлю, — предложила Полли. — На тебе такое нарядное платье..
Ничего себе нарядное, подумала фру Люнден. Девочка и не подозревает, что эта черная тряпка служит мне уже много лет. Сколько раз приходилось то укорачивать, то удлинять юбку.
— А мы будем готовить вместе, — весело сказала она. — Где-то у Альберты должен быть передник. На рождество я подарила ей передник с мережкой. Не этот, другой, этот с нотами. Он, я смотрю, еще позатейливей. Кажется, это из «Дон Жуана» Моцарта. В самый раз для Альберты.
— Зачем моей сестре Дон Жуан? — пошутил пастор, усаживаясь за стол. — Он был богохульником и распутником.
— Остряк! Не Дон Жуан, а музыка Моцарта! Тебе, какой омлет — с лисичками или с шампиньонами?
— Да, да, благодарю.
— Тебя не поймешь…
В дверь нетерпеливо и требовательно позвонили три раза.
— Прощай, покой, — вздохнул Рудольф Люнден. Не часто бывал он так прозорлив.
В кухню впорхнула Мирьям Экерюд, главный редактор еженедельника «Мы - женщины»: белокурые, чуть небрежно уложенные волосы, модный бежевый брючный костюм в клетку, кремовая блузка из натурального шелка.
— Мы решили, что удобнее приехать вечером и переночевать здесь, а утром сразу взяться за дело. Эдуардо домчал нас в одну минуту…
— Э-ду-ард? — Пастор взревел от негодования. — Зачем ты притащила его сюда? Ему-то что здесь делать во время описи? Он человек посторонний.
Мирьям надменно поглядела на круглое розовое лицо дяди Рудольфа.
— А зачем ты сам вечно таскаешь за собой своего оруженосца Лиселотт? Какая разница?
— Не забывайся, — ледяным тоном процедила пасторша. — И имей в виду, ту комнату для гостей, где стоит двуспальная кровать, уже заняли мы с Рудольфом.
Если Эдуард Амбрас и слышал этот разговор, лицо его осталось непроницаемым. Он явился на кухню, сверкая белозубой улыбкой, насмешливый и галантный, как всегда.
— Прекрасные дамы! Уважаемые господа! Рад вас приветствовать!
Водрузив корзину с продуктами на столик у окна, он начал распаковывать свертки с ветчиной, копченой колбасой, гусиным паштетом, французскими булочками, сыром и редиской.